Добрый маньяк Елизаров

Это только кажется, что писатели ничего не умеют, кроме как складывать слова в предложения, а предложения в тексты. У некоторых из них есть побочные или бывшие профессии, а также разнообразные увлечения, творческие результаты которых порой хочется предъявить публике. Например, писать и петь – это не менее совместимо, чем «Еда и культура». В рамках одноименного проекта в нижегородском кафе «Безухов» началась серия творческих встреч «Поющие писатели». Первым гостем стал Михаил Елизаров, чья программа именовалась «Советские эстрадные песни 30-х годов. Песни собственного сочинения». Примеру Михаила в ближайшем будущем должны последовать Татьяна Толстая, Людмила Петрушевская, Лев Рубинштейн и Вячеслав Курицын. Впрочем, не все они будут петь - ожидаются сюрпризы. Михаил Елизаров окончил филологический факультет Харьковского университета. Имеет музыкальное образование по классу оперного вокала. В Ганновере учился на телережиссера, работал в Берлине, сейчас живет в Москве. Автор книг «Ногти», «Pasternak», «Библиотекарь», за последнюю в 2008 году был удостоен премии «Русский букер». В романе Михаила Елизарова «Библиотекарь» вдруг обнаруживается, что книги посредственного советского писателя Громова заключают в себе тайную силу и обладают сверхъестественным воздействием на читателей. Примерно такого же эффекта можно было ожидать от «песен 30-х». Но, как и в книге, то, что, казалось бы, утверждает автор, - это не совсем то, что он утверждает на самом деле. «Это не я так думаю, а некий лирический персонаж», как хитро оправдал Михаил присутствие мата в своих песнях. Да-да, под «песнями 30-х» скрывался либо авторский стеб на мотивы советских шлягеров («Ты за фашизм прости меня, я не могу иначе»), либо стилизации под ретро собственного сочинения - дергающие нервишки разных социальных фобий (ксено-, гомо- и прочих) и, как уже было замечено, не всегда цензурные. Исключительно красивый баритон Елизарова и общее его благообразие смягчали удар и одновременно довершали картину абсурда: Таюсь в подворотнях, стою на воротах, Как скромный вратарь, несказанный Третьяк. А только увижу зазнобу в колготах - Осыплю цветами, ведь я добрый маньяк. Вот на этой обманчивости и постоянном ускользании настоящего смысла строились все песни. Первые две-три казались забавными, местами даже – смешными, а порою и вовсе пригодными для цитирования «по случаю». Но уже на четвертой-пятой подумалось, что чувство юмора, например, у раннего Гребенщикова было гораздо изящнее, да и г-н Степанцов тоже давным-давно не мальчик, и, в общем, в прозе Елизаров способен сказать чуть больше нового, нежели с гитарой в руках. Но как ни на что не претендующее развлечение все это имеет право на существование, и никто не вправе запретить писателю петь, певцу – рисовать, а Марату Башарову изображать из себя фигуриста.