Пространство государственных ликований

В экспозиции представлено более 80 произведений 1930–1950-х годов: живопись и декоративно-прикладное искусство. По замыслу устроителей, выставка должна иллюстрировать политическую, социальную и культурную атмосферу сталинской эпохи.

Почему выбрана эта эпоха, понятно: социалистический реализм снова в моде, а в обществе чувствуется запрос на «сильную руку», чему свидетельством ежедневные новости об уголовных делах против коррупционеров и фильмы с участием Сталина на ТВ. Почему выбрано такое название, тоже понятно: жанр парадной выставки даров нынче снова актуален, чему свидетельством постоянная экспозиция подарков кузбасскому губернатору в соседнем краеведческом музее (мне доводилось видывать подобные выставки и в других городах, например, в Самаре). Но прямо отвечают названию выставки лишь экспонаты, собранные в центральном зале третьего этажа. Это ковры, гобелены и тканые панно, исполненные в смешанной технике. Например, панно «Дружба народов» - подарок узбекского народа русскому народу в честь 300-летия воссоединения Украины с Россией. Это вам не нынешнее СНГ со всеми его таможенными союзами и евразийскими пространствами. Выделим ковер азербайджанской работы: в центре – исполинские фигуры Сталина и Ворошилова, у их подножия – Кремль, мавзолей, заводы с трубами, вокруг – танки, самолеты, военные корабли и пограничники. Мало того, по периметру помещены еще и клейма, а в них – полярники, парашютисты, нефтяные вышки, поезда метро. В общем, целостный образ мира, непринужденно соединяющий время и пространство: карта-календарь, совсем как православная икона или буддийская мандала. 

В соседних залах – по большей части «картины маслом», создающие необходимый контекст. По сути, они тоже предназначены в дар вождям, но не непосредственно, а в некотором высшем смысле, как знаки того, что художники готовы не покладая рук отдавать свое творчество партии и правительству. Имена представлены звонкие: Илья Машков, Борис Иогансон, Георгий Нисский, Александр и Сергей Герасимовы, Константин Богаевский. Надо учесть, впрочем, что это не художественный, а исторический музей, где собиралась не коллекция шедевров, а вещи, передающие цвет и аромат эпохи. Зато познавательную ценность всей экспозиции вкупе трудно переоценить.

Сразу при входе публику встречает «Колхозный праздник» Сергея Герасимова: масляный эскиз к одноименной картине 1937 года, оцененной критикой как одна из самых больших удач парадной коллективной выставки «Индустрия социализма». Это живописный эквивалент комедии «Кубанские казаки» Ивана Пырьева, которую даже Хрущев обвинял в свое время в «лакировке действительности». Как пишет искусствовед Александр Морозов: «Поэтические грезы о лучшем будущем наедине с природой уступают место зрелищам шумного изобилия “колхозных праздников”… Тоталитарная идиллия достигает предела своей концентрации… Таков социалистический реализм на пике своей государственной экспансии».

Канон, заданный картиной Герасимова, нетрудно узнать в полотне кузбассовцев Александра Кирчанова и Павла Чернова «Свадьба шахтера в колхозе», написанном 15 лет спустя – оно экспонируется в КОМИИ к каждому юбилею. Здесь также присутствуют «задорная молодежь» и пожилые резонеры, суета праздничного застолья и залитые жарким солнцем пространства. Бросается в глаза и сходство композиции, с заменой некоторых деталей: мальчик с баяном вместо велосипедиста и т. п. Но это не просто подражание на грани плагиата. В мифологическом плане картина Кирчанова и Чернова даже богаче: полувоенная горняцкая форма противопоставлена легким девичьим платьям (диалектика стихийного и сознательного), изображается не просто праздник, а свадьба (бракосочетание земли и неба), видны терриконы на горизонте (стихии земли и огня), причем сам горизонт заметно ниже, чем у Герасимова: небо и земля уравнены в правах. Таким образом, даже в пределах тоталитарного канона остается некоторый простор для самовыражения.

На нынешней выставке есть еще одна работа в этом роде – «Праздник в колхозе Ильича» Иогансона (1939); канонической она не стала, но непременные правила и здесь соблюдены. Жанр праздника, но уже городского, представлен полотном Василия Сварога «Члены политбюро ЦК ВКП(б) в ЦПКиО им. Горького» (1936): пионеры с бубнами и гитарами окружили и теребят Сталина, Ворошилова и Калинина. На заднем плане – Микоян, Молотов, Каганович: даже в веселой кутерьме важно блюсти иерархию. Вообще же Сталина и членов его политбюро на выставке огромное количество: они аплодируют в президиуме, прогуливаются по сельскохозяйственной выставке, сидят у постели больного Горького; вскоре от них начинает тошнить. Однако представьте времена, когда они глядели с первой страницы любой газеты или журнала, с картин, росписей и наклеек «и в ресторане, и в бане, и в сундучке и тети Мани», как выражается герой романа Бориса Акунина; телевидения еще не было, но машина пропаганды работала исправно.

В сельскохозяйственной части экспозиции выделим еще парные полотна Федора Модорова «Академик Лысенко осматривает опытное поле» и «Академик Цицин осматривает поле выведенного им сорта пшеницы» - очень смешные, если забыть, сколько эти упыри попили соков из родной земли и ее людей. На этом фоне бросается в глаза полотно, буквально полыхающее красками. Разумеется, Мартирос Сарьян: «Сбор персиков в колхозе Армении». Сюжет стереотипный, но колорит искупает все.

Впрочем, многих порадует и откровенный лубок – «Пионеры слушают радио» Бориса Владимирского или «Старое и новое» Николая Терпсихорова (молодая узбечка на мотоцикле обгоняет зрелую даму в парандже на ишаке). Подобного рода сюжеты характерны не только для тоталитарного искусства, советского или германского – в США, например, был свой «социалистический реалист», Норманн Рокуэлл. Китч не синоним массовой культуры, формула его – массовая культура плюс власть, политическая или экономическая. Это стиль мышления, а не стиль искусства, причем очень заразительный. «Патетическая борьба с китчем и пошлостью сама подвержена опошлению и китчефикации, - замечает Светлана Бойм, - бацилла китча часто передается от его последователей к его преследователям».

Немало на выставке и индустриальных пейзажей. Выделим полотно Петра Котова «Кузнецкстрой. Домна №1»: натуральная Вавилонская башня, причем не затейливый архитектурный торт, как у Брейгеля, а глиняная ракета, штурмующая небеса. А также «Днепрострой» Константина Богаевского, помещенный рядом: полотно безлюдное, но одухотворенное за счет затейливых облаков в небесах. Изредка художник позволяет себе откровенно любоваться розовыми скалами и голубыми небесами: таков вид Закавказской ГЭС работы Ильи Машкова. Зато Борис Иогансон, изображая тот же объект примерно с тем же колоритом, разворачивает перед нами поистине циклопическую стройку.

И непременно обратите внимание на лаковые шкатулки в стеклянных витринах. Палех, Мстёра, Холуй – традиционные центры иконописи, в советское время перешедшие на мифологические сюжеты иного рода. «Кавалер Золотой Звезды», «Счастливое детство», «Румынский гость в колхозе», «Герои Октября», «Колхозные частушки»… И как апофеоз – «Дорога в будущее» мстёрской работы: группа товарищей с красным флагом переправляется на зачарованный остров, усаженный дворцами и башнями и осененный апокалиптическою радугой. Это искусство не просто идеологическое, но откровенно религиозное – от крошечных шкатулок до грандиозных панно.