Век человеческий

Премьера Бориса Павловича «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена», представленная в Театре им. Ленсовета в Санкт-Петербурге, доказывает, что великая литература, созданная сколь угодно давно, всегда говорит о человеке нашего времени.

         Роман Лоренса Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена» при первом знакомстве не кажется сценичным, хотя на его кинематографичность не раз обращали внимания исследователи. Но «собранье пестрых глав» английского сентименталиста имеет весьма условный сюжет, упивается описаниями, казалось бы, посторонних предметов и характеристиками героев второго-третьего плана и, скорее, воссоздает атмосферу и настроение, нежели утверждает идею. Но именно эти эфемерные величины, широко представленные в спектакле Бориса Павловича в Театре им. Ленсовета, позволяют постигнуть замысел и литератора, и режиссера, и замысел этот ясен, чист и вдохновенен.

         Неоконченное (во многом принципиально) сочинение Стерна представляет собой хаотическое эмоциональное жизнеописание Тристрама Шенди, несчастнейшего из людей. Его эксцентричные родители приложили массу усилий, чтобы их дитя претерпело ущемление уже при рождении, а затем смиренно принимало удары судьбы, столь же нелепые, сколь и нос, в процессе родов поврежденный докторскими щипцами. Припоминается и неудачный момент для зачатия, и тысяча приобретенных болезней, и даже отсутствие жизненных духов, оберегающих своего земного подопечного. Бесчисленные отступления от связного повествования приводят к удивительному факту: «миновал» уже второй том задуманной книги, и автор еще не появился на свет!

         Спектакль Театра им. Ленсовета сообщает о жизни Шенди еще меньше данных, чем оригинальное произведение. При этом дух романа, его оригинальнейшая структура, добавочные забавные псевдофилософские рассуждения и характеристики персонажей сохранены и выявлены, может, даже полнее, нежели в тексте. Эффект иллюстративности, подчеркнутый плоской декорацией, исполненной как фасад барочного строения (художники Мария Лукка и Александр Мохов), воспринимается скорее кинематографическим приемом, нежели литературным, и все же сохраняет и такую свою коннотацию. «Смотрите же на нас», – торжественно приглашает Тристрам (Александр Новиков), и все его семейство выстраивается перед залом строгим парадным расчетом. Тут и сэр Вальтер (Федор Федотов) – хрупкий молодой человек с лихорадочным румянцем на щеках, мечтательный, романтический, занудный и созерцательный в одно и то же время. Рядом с ним – такая же не от мира сего супруга (Наталья Шамина), лепечущая слова нараспев, чуть закатив глаза, словно в экстазе. Чтение вызывающего изумление брачного договора четы проходит на фоне нескончаемого обеда, когда один герой сменяет другого за накрытым столом, а текст все звучит, наполняясь уже какими-то мистическими толкованиями и подтекстами, усиленными нарастающей музыкой.

         Музыканты находятся тут же на сцене, у правой кулисы. В этой роли – добрый простак и смешной чудак дядя Тоби (Роман Кочержевский), так не похожий на своего нервного и требовательного брата. Его «конек» (макет лошади так же в наличии) – история фортификации, коей он увлекся еще с Фландрской военной кампании, где был тяжело ранен. И, право слово, кому мешают эти милые полудетские увлечения, если сердце Тоби столь полно любви к ближним и дальним? Герой бодр и весел, несмотря на несправедливость судьбы, в нем силен дух еще не узнанного в ту эпоху романтизма – но не английского его варианта (что было бы логичнее, ведь Стерн родом из ирландского захолустья), а немецкого, запечатленного на картинах Каспара Давида Фридриха. Мизансцена, в которой братья Шенди кидают в невидимый далекий водоем то ли камушки, то ли хлеб, щемяще трогательна, лирична и немного таинственна. Маленький человек бессилен перед роком, но его чистота и доброта намного важнее физической силы или даже воли. Вот уж поистине вывод, достойный сентименталиста!

         Дядя Тоби (во многом благодаря исполнению Романа Кочержевского) едва ли не затмевает главного героя – уже немолодого Тристрама, тщетно пытающегося ввести рассказ в правильное русло. Но про него забывает и мать, игнорируя его мрачный бубнеж о необходимости перепеленать младенца; не обращает внимание отец, пустившийся в рассуждения о тонких и важных материях – например, увидит ли он когда-нибудь белого медведя. Даже бойкая служанка Сюзанна (Анна Гольдфельд) с досадой реагирует на его замечания относительно странноватой сказки, рассказываемой ею. Мол, жил-был король Бургундский… Весь спектакль Бориса Павловича – это удивительная сказка, звучащая фантастически и одновременно реалистично во все эпохи. И нарисованные пышные барочные облачка, и клавикорды, и стилизованная музыка Романа Столяра не могут (да и не собираются) обмануть зрителя, будто речь идет о каком-то ином времени, нежели Век человеческий.

         По-прежнему рождается человек от отца и матери, и смешно и опять же щемяще печально наблюдать, как Наталья Шамина на подоле, разложенном на столе, укачивает, словно дитя, не юного уже сыночка. А тот, к финалу спектакля сменяющий сюртук и бриджи на джинсы и кеды, небрежно повесив парик на ножку стула, мрачновато говорит зрителям, что они за прошедшее с начала мизансцены время тоже не помолодели (и этот сдвиг в костюмно-декорационном оформлении сразу же обретает новое звучание, прямо указывая на современность происходящего). «Мы не знаем, что будет дальше», – заводно запевают герои, задорно танцуя в такт музыке (режиссер по пластике Валентина Луценко). Но точно будут дети, книги, рассуждениям о которых посвящен отдельный эпизод постановки, пуговицы, белые медведи, а еще – война и разлука, горе и разрушение, все же утешительно несущие вслед за собой встречи и признания.

Война возникает во втором акте, решенном более жестко, нежели первый. Барочный фасад исчезает, выявляя глубокую сценическую коробку, часть которой превращается в двухэтажную ячеистую конструкцию с лестничными пролетами и галереями. Переход тем совершается исподволь. Сперва экзальтированная миссис Шенди готовила на плитке фантастический суп, кидая в помятую кастрюлю не только макароны и зелень, но и солонки, коробки, упаковки. Готовка сопровождалась уж совсем неожиданным в данной ситуации длиннейшим перечислением улиц Парижа (а их что-то около 900), и далекий французский город представал Землей обетованной если не для Тристрама, с опаской наливающего себе тарелочку дивного кушанья, то для его матери, мечтательно жующей пучок лука и закатывающей глаза от нахлынувших чувств, мыслей и воспоминаний. Но ее воспоминания явно счастливые, чего не скажешь о том, что пришлось пережить дяде Тоби (в оригинале – автору книги и незадействованному в постановке капралу Триму, но режиссер ловко и тонко перебрасывает реплики от одного персонажа ко второму). Еще в начале спектакля герой рассказывал о ранении, отчаянно вскрикивал, пытаясь описать звук приближающегося ядра, теперь же он просто мучается от качки в каюте воображаемого корабля, но ассоциативный ряд увязывает оба факта воедино. Капитан, полураздетый, лежит на столе, рядом жестяное ведро, а на страже покоя – монахиня, в спектакле превращенная во вдову Уодмен (Ольга Муравицкая), возлюбленную Тоби. Тяжелая жизненная ситуация – болезнь или даже гибель – одинаковы для всех людей на земле, и неважно, как их зовут. Зато и любовь и преданность тоже присущи сердцам в пока еще длящийся Век человеческий.

         Заключительная часть постановки посвящена как раз любви. Тоби, стесняясь и волнуясь, помогает решительной вдовушке ставить цветы в вазу, безжалостно запихивая их соцветиями вниз. Герои поют, перебивая песню объяснениями и нелепыми историями о колбаснице и ее женихе, и каким добрым и смешным кажется капитан, какой женственной его визави! Вдруг комический режиссерский тон сменяется серьезным и проникновенным: Тристрам обращается к своей любимой «милой, милой Дженни», а Тоби и миссис Уодмен превращаются в почти современную пару, нежно беседующую где-нибудь в саду у калитки, покуривая и прислушиваясь к лаю собак. Теплится желтый свет в окнах (художник по свету Стас Свистунович), тихо переговариваются мужчина и женщина, а на заднике сцены идет чудесный черно-белый видеоряд (видео Игоря Домашкевича): маленький ребенок (может, Тристрам или даже сам Стерн – почему бы и нет?) качается на качелях и весело пробует ножками землю. Его жизнь только началась, у него впереди и неудачи вроде тех, что постигали обитателей Шенди-холла, и горести, и настоящие беды, и встреча с Дженни, и прогулка к морю, и, может быть, война. Все случится в этой расцветающей судьбе, как случалось в век сентиментализма. Потому что и сентиментализм, и барокко, и романтизм – лишь названия кратких мгновений, составляющих никогда доселе не прерывавшийся Век человеческий. Как не дать ему прерваться в наши дни?..

         Дарья СЕМЁНОВА