Новости культуры российских регионов
1 мая 2022
Москва

Вариации жизни

«Утиная охота» в Театре им. Ленсовета

Роман Кочержевский на сцене Театра им. Ленсовета представляет свою версию драмы Александра Вампилова «Утиная охота». Спектакль, выдвинутый на соискание премии «Золотая маска» в 6 номинациях, доказывает, что главный герой пьесы Виктор Зилов по-прежнему современен, но его точки соприкосновения с действительностью сегодня уже другие.

         Пьеса Александра Вампилова «Утиная охота» в наши дни не только обретает популярность, недополученную при жизни автора, но и кажется даже более актуальной, чем в то время, несмотря на смену эпох, воззрений и государственного порядка. История человека, в растерянности застывшего перед собственным бытием, привлекает внимание постановщиков из разных регионов страны. Не обошел ее вниманием и Роман Кочержевский из Театра им. Ленсовета. Что видит в обманчиво простом тексте из прошлого века молодой режиссер, не знающий советских реалий и не обладающий жизненным опытом своих выдающихся предшественников, бравших в работу эту пронзительную драму?

         Оказывается, оптика его своеобычна и неожиданно точна. Ученик Юрия Бутусова естественным образом впитал эстетику мастера, так что, когда на полутемном планшете артисты на ходу переодеваются и расставляют стулья, а кто-то в глубине сценической коробки усаживается за ударную установку, кажется, что сейчас перед зрителями предстанет спектакль, исполненный в стилистике бывшего худрука петербургского театра. Но ход действия – ясный, линейный, лирический – убеждает, что Кочержевскому есть что сказать, не оглядываясь на учителя. Постановка сделана не без ошибок, но главное – в ней есть генеральная идейная линия и пульсирует нерв личного интереса, а потому эта «Охота» заставляет пристально следить за ней, пусть и длится она более трех часов.

         Да и начинается действо тяжело, натужно. Из него исключен мальчик Витя, принесший Зилову (Виталий Куликов) венок от своеобразно пошутивших приятелей, и реплики персонажа распределены между остальными. В этом приеме есть и театральность, и ассоциативность: главный герой ведь, по сути, не с мальчишкой беседует о своих друзьях, а мысленно обращается к ним самим – и все же сходу воспринять задумку режиссера непросто. Тут еще и пронзительно-слепящий свет, выхватывающий из черноты белую рубашку Виктора (художник по свету Гидал Шугаев), и потоки воды, льющиеся заунывно и беспрерывно (пожалуй, этот сценический дождь не оправдывает своего символического значения для спектакля, а вот световая партитура становится сильным выразительным средством работы, хоть и тоже не сразу). Но постепенно и стилистика, и символика отодвигаются на второй план, и в центр событий перемещается психологизм, подчеркнутый и актерской игрой, и мыслью, которую робко, но последовательно развивает режиссер.

 

Он вместе с художником Сергеем Илларионовым выстраивает на сцене неприютное помещение (в зависимости от места действия декорация трансформируется, превращаясь то в квартиру Зиловых, то в его контору, то в кафе «Незабудка»), состоящее из двух гладких стен с прорезанными проемами окон и дверей, типовое, вневременное, но неизменно сиротское и условное. Это пространство бытия главного героя – такого же неустроенного, лишь обозначенного как человеческая единица, но не определившегося со своей сутью. Когда он настоящий – когда с едким сарказмом произносит, разглядывая похоронный венок: «А может, и в самом деле мы с тобой перестали понимать шутки?» Или когда, внезапно размахнувшись, разбивает об пол гитару, на которой только что тихонько бренчал? Или тоскливые разговоры о непрекращающемся дожде с приятелем Димой (Олег Федоров) – его естественное состояние? Или разудалые танцы с друзьями, пришедшими на новоселье? Ирония, напускное легкомыслие, боязнь вникнуть глубже во что бы то ни было – и в то же время потребность сделать это, отчаянье, подлость, одиночество, страшный разлад с самим собой и миром – все есть в Викторе Зилове. «Я не знал, что ты живой», – гласит каноническая реплика пьесы. А он живой. Только не может разобраться, как распорядиться этой жизнью.

         Вариантов множество, и все их последовательно перебирает герой. Первый: сменить круг общения – или примириться с собой, отметив для себя, что ты – тот же, кто есть твои друзья, а значит, достоин их. Таких, как нелепый трус и подкаблучник Саяпин (Федор Пшеничный): нерешительный, алчный, втайне мечтающий поставить на место бой-бабу жену (Евгения Евстигнеева), может, даже и ударить. Она же, мужеподобная, громогласная, броская (ярко-синий брючный костюм выразительно подчеркивает все эти характеристики), лучше мужа знает, как вести дела. На новоселье к Зиловым она приходит, кажется, для того, чтобы присмотреться к квартире, в контору заглядывает, чтобы проконтролировать поведение супруга и последить за его начальником, от которого многое зависит. Как ловко и двусмысленно она уводит Кушака (Александр Новиков) на футбол, снижая градус его гнева! С такой женщиной не пропадешь, и Саяпины – непрошибаемая сила, не знающая ни угрызений совести (подумаешь, что такого – свалить вину на приятеля!), ни моральных норм (на футбол, говорите?), ни благодарности (нервный срыв Виктора в кафе парочка воспринимает как оскорбление и в свою очередь оскорбляет товарища в ответ). Еще один друг – молчаливый Кузаков (Александр Крымов), потрясающий коробкой с шахматами и никак не участвующий в жизни главного героя. Разве что когда «подбирает» его любовницу Веру (Наталья Шамина) – не то чтобы вульгарную или нахальную, а просто пустую, инертную, но как-то подспудно подлую. Стоит отметить, что эти два персонажа не до конца продуманы актерски и не встроены в спектакль.

 

Выпадает из него и Кушак, которого Александр Новиков играет излишне сочно, не в лад с основной командой, выбирающей более приглушенные интонации и краски. В исполнении артиста это типичный мужчина лет под 50, ханжа (хотя он активно утверждает обратное), зануда, не самый идеальный муж (сначала Веру обхаживает, потом переключается на мадам Саяпину), не лучший начальник (головотяп и вместе с тем самодур). В то же время контора, которой он руководит, позволяет раздолбаю Виктору выбрать второй вариант для распоряжения жизнью. Человек он явно со способностями, так что мог бы не то чтобы карьеру сделать (карьеризм – удел натур мелких), но приносить пользу обществу, а этот мотив, сегодня напрасно воспринимаемый негативно, в советскую эпоху имел совсем другой вес. Правда, коллектив бюро технической информации подобрался на удивление «полезный» и «творческий», так что для небрежностей, прогулов и саботажа главного героя богатый ресурс. Значит, можно продолжать плыть по течению, стараясь избегать гнева руководителя, отлынивать от заданий и разве что в открытую не вредить.

         Наконец, третий вариант – обратиться к семейным ценностям или окончательно пуститься во все тяжкие. В самом деле: надоевшую любовницу сменяет новая – сияющая молодостью, подчеркнутой лазорево-голубым платьем, Ира (Лидия Шевченко), девочка-студентка, которой все равно, что избранник женат. Надо признать, что из игры артистки не очень понятна ее нравственная и мировоззренческая позиция, скорее, следует отметить, что позиции никакой нет. Зилова оживляет эта куколка, но о каком-то всплеске чувств говорить не приходится: нет, это просто прелесть новизны. При этом от отношений с женой, изумительно-хрупкой и тонкой во всех смыслах слова Галиной (Лаура Пицхелаури) Виктор отказываться не собирается. Не сказать даже и того, что она ему надоела: он не раскаивается в многочисленных обманах и изменах, но попытка воскресить воспоминания о первых днях их любви выглядит искренно. «Для меня тот вечер – святая вещь… Ты смотрела в окно… Когда  я  вошел,  ты  оглянулась». Кому-то покажется, что мизансцена объяснения героев затянута, но эти трагические паузы, скорбные долгие взгляды, напряженные позы и, главное, подлинный драматизм происходящего увлекают и трогают. Зилов забыл, о чем он говорил своей тогда еще невесте (в момент, когда Галина это понимает, гаснет мерцающий белым спектром свет, и этот переход действует очень сильно), но памятные обрывки и ассоциации все-таки волнуют его. В этом эпизоде режиссер впервые выдвигает идею о том, что связь между супругами не только не разорвана, но и важна для обоих.

         Объяснения мужа и жены – а таковых в спектакле два – становятся теми событиями, в которых выявляется истинное лицо героя. Это важно еще и потому, что из всех рассмотренных вариантов распоряжения жизнью Зилов не выбирает в итоге ни один, ни даже никакой их комбинации и подвида. Он искренен в каждом из них, проживает их все до конца, но окончательно не останавливается ни на чем. Он не обольщается насчет своих друзей, однако и не отвергает их, продолжая терпеть их компанию и мучиться внутренне. Своего начальника он презирает, скандал с Кушаком воспринимает с чувством, похожим на облегчение – наконец-то уволят! – но сам со службы уйти не торопится. Он оскорбляет Веру и Иру (по ходу спектакля возникает ощущение, что и за дело) – и при этом не выглядит тем мужчиной, что откажется от женщины. И только с Галиной все сложнее и острее (а ведь в остальных сюжетных линиях Виктор представлен конформистом).

         Он не притворяется, вспоминая первые дни их любви, ему действительно важны и подснежники, принесенные невесте, и то, как она смотрела в окно. А забывчивость в деталях вообще характерна для такого разболтанного и легкомысленного типа, каким является Зилов. Искренен он и во время мерзкого скандала, который закатывает жене, решившейся уехать от него. «"Навсегда",  "навеки",  "прощай" – это  ты выбрось из головы. Ты едешь на месяц, ровно на месяц». И тут же – резкое грубое: «Шлюха!» Уж не ему бы, меняющему любовниц, врущему чуть ли не каждую минуту, не задумывающемуся о серьезных вещах, так огульно обвинять Галину. Но он забывает о том, что не имеет на это права, потому что и в это наиважнейшее мгновение не может определиться, что он такое. Виктор боится жизни, которая требует твердой позиции, но шаткое опасное равновесие, в котором он пребывает, мучает его. Супруга не в силах ему помочь, потому что нельзя определиться за другого. Она молча снимает туфли и бесшумно уходит прочь из новой квартиры, оставляя в истерике мужа, даже не замечающего, что он колотит не в ту дверь…

         Зилов продолжает кричать о своей любви, об одиночестве, об ошибках – и то, что эти страстные признания он по неведению адресует пришедшей Ирине, обескураживает его. Он смеется над этой трагической подменой, и в его смехе ощущается настоящий нервный срыв, отыгранный Виталием Куликовым тонко и точно. Герою не все равно, кого звать на утиную охоту.

         Для него эта охота – символ другой жизни, вариант распоряжения ей, который больше негде реализовать. Какой он охотник! «Витя, глаз у тебя на месте, и рука нормальная, и все ты понимаешь, но как дойдет до дела – ты не стрелок», – говорит ему Дима. Вот уж у кого нет тремора ни в руках, ни в сердце. Суть Зилова лучше всего проясняется не в его эскападах (как бы хорошо не играл их артист), а в сопоставлении с приятелем – безжалостным, как палач, живущим в жестких рамках, никогда не срывающимся и даже бьющим по лицу без гнева, неспешно и наверняка. Герой Олега Федорова не часто появляется на сцене, но тем заметнее, как филигранно выстроена его роль. Пожалуй, единственная претензия (и то не к исполнителю, а к режиссеру) – это его навязчивые проходы с бытовым опрыскивателем в руках, но о не сработавшем символизме воды уже было сказано.

         Но все герои «Утиной охоты» – натуры цельные: кто положителен, кто отрицателен (таковых, естественно, больше). И лишь Зилов находится в растерянности, разладе, расколе. «Это печально», – сочувственно замечает своей работой режиссер. Но куда печальнее и даже страшнее – определиться таким образом, как это сделали остальные участники действа за исключением Галины (пожалуй, в Ирине непостижимо преобладает негативное начало: вроде и поступков мерзких она не совершает, да и молода еще, а вот чем-то неприятна). Закоснеть. Унять дрожь в руках. Потерять азарт. Ведь Виктор именно что азартен, страстен, иначе разве взял бы ружье, чтобы свести счеты с жизнью? В финальной сцене он стоит в дверном проеме – сгорбленный силуэт на слепящем фоне, и его решимость застрелиться очевидна. Телефонный звонок воспринимается как выстрел. «Кто это?» – нервозно кричит Зилов в страхе. Ход спектакля подсказывает неясную мысль, что звонит жена. Герой ждет именно ее. Ждет и зритель.

         Так в постановке Романа Кочержевского звучит мотив семейных ценностей, который никогда не брался как определяющий в ней. Возможно, он таковым и не является. Но что еще может поддержать сегодняшнего Зилова, тридцатилетнего смятенного раздолбая, как не хрупкое плечо по-настоящему любимой женщины? Это тоже вариант распоряжения жизнью, и такая ее вариация сегодня очень похожа на правду.

         Дарья СЕМЁНОВА