Премьера театра «Сатирикон», формально состоявшаяся на излете прошедшего сезона, представляет пьесу «Дон Жуан» из наследия великого французского классика Жан-Батиста Мольера как третьесортную комедию, главная задача которой – делать зрителю смешно всеми доступными способами.
Молодого режиссера Егора Перегудова не интересуют ни суть, ни форма классицистической драматургии. Действо представляет собой калейдоскоп эпизодов, решенных с разной степенью остроумия, и не преследует никаких иных целей, кроме развлекательных. Эпитет «неистовая» в жанровом определении постановки скорее льстит работе, поскольку титанический труд по превращению каждой мизансцены в хохму изначально обречен на неудачу. Успеху не способствует выхолащивание любой серьезной идеи, философского подтекста и внятной мысли, не говоря уже о твердой точке зрения.
Это сказывается даже визуально (художник Владимир Арефьев): сцена завалена грудами разнообразнейшего бессмысленного хлама, включая надувной диван и огромные глаза-шары из упругого материала. Подобная нарочитая небрежность характерна для творчества Александра Шишкина, но в работах, выполненных им для Юрия Бутусова (не чужого для «Сатирикона» человека – в Театре идут три его постановки), всегда есть соотнесенность замысла. Воспоминание о питерском мастере возникает не случайно: эклектично составленный экстатичный звукоряд (композитор Сергей Филиппов), сумеречный свет (художник по свету Андрей Абрамов), вставные репризы и, главное, трактовка ролей едва ли не копируют названные элементы режиссерского почерка ЮБ (пожалуй, куда более неистового, нежели перегудовская премьера). А уж когда Тимофей Трибунцев, играющий Дон Жуана, привычно для себя переодевается в короткое блестящее платье, ассоциация превращается в радостное узнавание. Молодого постановщика такие мелочи не смущают, и он продолжает беззастенчиво лепить свое детище из того, что было (у других).
Действие сосредоточено в одно точке сцены, а именно в центре, где выстроена колоннообразная полая внутри конструкция, обвитая винтовой лестницей. Статичность происходящего усиливается утомляющей беготней героев вверх-вниз и буквальным топтанием на месте. Сганарель (Константин Райкин), без конца препирающийся со своим хозяином, принимает одну и ту же позу в любой момент спектакля. Методично раздающийся с небес гром позволяет сверять часы, а на падающие оттуда же посторонние предметы (очевидно, брошенные Божьей рукой) перестаешь обращать внимание почти сразу же. В зале с появлением заглавного персонажа раздается восторженный визг, обнаруживающий подсадку из девиц, эффектно выбегающих на планшет и раздевающихся перед обворожительным Дон Жуаном.
Обаятельный артист Тимофей Трибунцев с подачи режиссера не трудится над созданием образа и на протяжении всей постановки эксплуатирует природные данные, представая одинаково милым молодым человеком, искренне влюбляющимся в каждую из своих многочисленных пассий и не забивающим голову моралью. Злобное богоборчество оригинального персонажа нивелируется в подобной трактовке, но творческой группе нечего предложить взамен авторскому посылу, так что текст кажется пустым и необязательным. Выжать юмор из мольеровской философии не удается, поэтому второй акт превращается в тягостное зрелище, длящееся как будто бы даже больше заявленного часа. В первом действии больше возможностей для приколов и шуток, что делает его легче для восприятия или, во всяком случае, смешней.
Слуга доньи Эльвиры (Агриппина Стеклова) Гусман – на самом деле переодетая супруга Дон Жуана, решившая с помощью маскарада выведать настроения сбежавшего мужа, – появляется перед зрителем записным кавказцем в папахе, говорящим с сильнейшим карикатурным акцентом. Рыбаки Пьеро (Григорий Сиятвинда) и Шарлотта (Елизавета Мартинес Карденас) – эдакие темнокожие поморы в оранжевых робах, окающие, как заправские жители Поволжья. Для пущего веселья жених девушки смачно добавляет «ни хрена» едва ли не к каждой фразе. Прием, кстати, характерен для режиссуры худрука «Сатирикона», так что вопрос о его влиянии на работу остается открытым.
Постановка стилистически неоднородна: здесь и американская комедия, и отечественное развлекательное телешоу, и – что, увы, редко! – качественное юмористическое представление в духе «Лицедеев». К последней категории относятся будто снятая в рапиде мизансцена драки Сганареля с разъяренными гребцами и его же монолог-рассуждение, призванный убедить хозяина, что «человек в этом мире – что птица на ветке»: Константин Райкин мастерски жонглирует словами, составляя из них нелепые и тем более смешные силлогизмы, и умело убыстряет темп речи, оставаясь при этом торжественно-серьезным, а оттого особенно комическим и глупым. Но основное наполнение премьеры – вставные репризы. Обкуренный доктор (Ярослав Медведев) воплощает дух Александра Македонского, братья доньи Эльвиры представлены единым в трех лицах дефективным заикой доном Карлосом (Антон Кузнецов), внезапно принимающимся орать на разные голоса, Дон Жуан с интонацией «братка» обсуждает свои проблемы по телефону. Но самый длинный и едва ли необходимый эпизод – инструктирование ловким слугой дегенеративных гребцов: мужланы понимают объяснения даже не со второго раза, томительно молчат, отвечают невпопад. Странно, что Егор Перегудов не иллюстрирует мизансцену песней «Я убью тебя, лодочник» – такой кунштюк великолепно подошел бы скетчевой форме спектакля.
Из осмысленных придумок – разве что ярко-красный сюртук дона Луиса (Владимир Большов), «зарифмованный» с одеждой сына в эпизоде его мнимого раскаяния. Но Дон Жуан так легко меняет личины, не говоря уж о костюмах, что надежды вялого бесцветного картонного отца, лишь замедляющего ход постановки, бесплодны. Объемно сыгранных ролей в спектакле вообще немного. Даже Эльвира в исполнении фактурной Агриппины Стекловой оказывается не первой молодости деревенской дурой, да еще и с явным «приветом».
Завершается постановка мизансценой с активным участием голубей. Появление на сцене живых птиц взбадривает публику и становится последним аргументом Егора Перегудова, отчаявшегося удержать внимание зала, ибо утомление от беспрерывного потока натужных веселостей к финалу дает о себе знать. Не помогают ни громогласные крики (в спектакле вообще много и всегда не к месту орут), ни бенефисы Константина Райкина, следующие один за одним, так что премьеру впору переназывать именем другого героя. Если бы режиссер дал себе труд продумать концепцию работы, а не сосредотачивался на изобретении эстрадных номеров, то смысл мольеровской комедии открылся бы зрителю. А так все, о чем вспоминаешь, выходя из театра, – это дебиловатые гребцы, судорожно стискивающие тяжелые весла. Хотя бы в одном эпизоде постановщику удается подключить фантазию смотрящих: ассоциативный ряд, возникающий при виде бравых молодцов, непременно продолжится знаменитым шлягером профессора Лебединского. Главное, чтобы при этом убить хотелось только лодочника.
Дарья СЕМЁНОВА