В нынешнем году интерес режиссера Никиты Кобелева, отличающегося хорошим литературным вкусом, привлек немецко-австрийский писатель Эден фон Хорват. Он мало известен в нашей стране, судьба писателя сложилась трагически : его книги были сожжены в Мюнхене в 1933 году, сам автор эмигрировал в Вену, а затем в Париж, где умер в результате несчастного случая – убитый веткой, сломавшейся от грозы. Тяготеющий к социальной тематике, он, как многие его соплеменники, не избегал мелодраматичности. Его «Сказки венского леса» – слезливую историю любви и предательства, развивающуюся на фоне зарождающегося фашистского движения, – постановщик представил в камерном пространстве сцены на Сретенке.
Премьеру отличают вялость темпа и ритма, громоздкость первого акта и скомканность второго, иллюстративность. В этом, впрочем, Кобелеву помогает сам Хорват: драматург оставил предписания насчет музыкальной партитуры действа, и знаменитый штраусовский вальс назойливо встревает в патетических местах, часто придавая им излишний пафос или сентиментальность. Артисты предоставлены сами себе, бодро начиная и сдуваясь к финалу, форсируют голос, суетятся. Но главная (и, увы, тоже постоянная) претензия к спектаклю – отсутствие четко выраженной режиссерской идеи или просто человеческого отношения к проблеме, которая так и не выявляется за три сценических часа. Постановщик снова становится комментатором, но не интерпретатором текста, кажущегося всего лишь мелодрамой из жизни обывателей, чье мещанское мировосприятие по определению не интересно.
Юная Марианна (Анастасия Дьячук) помогает отцу в магазине игрушек и, разумеется, мечтает о настоящей любви. Она не питает нежных чувств к занудному владельцу мясной лавочки Оскару (Алексей Сергеев), но герр Цауберкениг (Сергей Рубеко) с фантазиями дочки не считается, и молодые люди – помолвленная пара. Скромный благовоспитанный паренек на свой манер любит девушку: угощает конфетами, изысканно вежлив с ней и ее родителем, ходит в церковь. Тем не менее, романтической девице хочется иного жениха. Например, такого, как венский мачо Альфред (Вячеслав Ковалев), без зазрения совести тырящий деньги у недалекой матери (Александра Ровенских) и не желающей умирать железной бабки (Татьяна Орлова). Бездельник пробавляется ставками на скачках и заработками своей стареющей подруги – табачницы Валерии (Юлия Силаева), томящейся без мужского надежного плеча в ожидании одинокого будущего. Ничтожный повод бросает ее возлюбленного в объятия несостоявшейся жены мясоторговца, у них рождается ребенок, которого они вынуждены отдать на воспитание родным Альфреда, папаша отрекается от дщери неразумной, а сама она пытается заработать на себя и сына, выступая с эротическими песенками в кабаре. Оскорбленная Валерия крутит роман со студентом-нацистом Эрихом (Михаил Кремер), но с ностальгией вспоминает о прошлом и искренне желает добра невольной сопернице. Добром в итоге пьеса не кончается, а благими намерениями простой хорошей бабы мостится дорога в ад.
Мещанская среда с бодрыми песнями на берегу прекрасного голубого Дуная, вульгарными платьями, подчеркивающими расплывающуюся женскую фигуру, фальшивыми прочувствованными грезами о величии нации рождает соответствующие проблемы. Атрибуты быта и ментальности тяжеловесны и узнаваемы, и в данном случае это не к чести драматурга. Возможно, именно бидермайеровская атмосфера задушила свежие ростки на теле могущественной державы, что и вызывает описанный Хорватом драматический конфликт, но она же не позволила ему возрасти до масштаба трагедии (как вышло в реальной жизни). Спектакль скрупулезно воссоздает внешние условия, определяющие внутренние взаимоотношения, но аналитической картины не представляет.
Даже сценография Михаила Краменко выглядит игрушечной: аккуратные стеклянные витрины радуют глаз сверкающей новенькой продукцией, золотистый шелестящий занавес обрезает сценическую коробку в деревенских эпизодах, неоновые надписи (очень похожие на таковые в постановке худрука Маяковки «Изгнание») обозначают место действия. В этом венском лесу нет подлинности. Марианна – просто недалекая девица, начитавшаяся пошлых глупых романов, похожих на сказки, ее отец – напыщенный старик, забивший голову всяким вздором вроде фамильной чести или выгодного вложения капитала в лице своей дочери. Педант Оскар – с виду милый юноша, а на деле –кровопийца образца Иудушки Головлева, четко знающий, что прилично и подобает, а того, что отлично, – не принимающий категорически. Девушка, родившая вне брака, может вернуться в общество только при отсутствии ребенка (неважно, каким способом он исчезнет). В этой иезуитской толерантности есть последовательность и логика – именно они и делают персонаж Алексея Сергеева таким страшным, несмотря на обаяние артиста. Но, справедливости ради, героиня не идет за мясоторговца лишь из-за его невыносимого занудства и нелепости (он даже коробку с конфетами открыть не может!), а вовсе не потому, что угадывает его садистское нутро.
Легковесен герр Цауберкениг, воспитавший свою Марианну непрактичной, восторженной и доверчивой мещаночкой, готовой броситься на шею первому встречному, стоит лишь тому притвориться чутким и понимающим. Отец героини глуп и не по делу горд: осуждая свое дитя, опозорившее его седины, он, сам того не зная, обвиняет прежде всего себя, внушившего ей ложные идеалы. Сергей Рубеко верно намечает рисунок роли, но не дает психологической глубины образа. Примитивные решения – вот к чему тяготеют все действующие лица спектакля, и в этом их основная беда.
Это врожденное свойство усугубляется прямолинейной актерской трактовкой едва ли не каждого в спектакле Маяковки. Но главный монументальный образ, мазанный единственной – угольно-черной – краской, воплощает Татьяна Орлова, представляющая абсолютное зло, лишенное даже намека на объемность и многогранность. Прямая, как палка, бесполая, бесцветная, она совершает чудовищные поступки исключительно ради собственного удовольствия, не прикрываясь верой или ханжеской моралью. Внебрачный ребенок – не столько пятно на репутации (и без того явно не безупречной), сколько лишний рот и потенциальный наследник, а с деньгами старая ведьма не намерена расставаться даже на том свете. Маленького Леопольда она без малейшего зазрения совести кладет на сквозняк, даже мимолетно не останавливаясь на мысли, что убийство – это грех. Идея, проводимая режиссером, понятна, но не жизненна: оправдать персонаж, пожалуй, не получится, но ведь и попытки такой не делается.
Ту же претензию в отсутствии психологического поиска и глубины поведенческих мотивировок можно предъявить открытию прошлого сезона Вячеславу Ковалеву, в полноги играющему обаятельного и социально совсем не опасного альфонса и бездельника, почти дурачка. Секрет его успехов остается не раскрытым: не так уж он и молод, не столь и красив, да и к науке обольщения рвения не проявляет. Но его женщины сами рады обманываться: Марианне все равно, в ком разглядеть принца, а Валерия лихорадочно ищет партнера, готового встретить с ней старость.
Эта потасканная, но все еще привлекательная бабенка – единственный полнокровный человек в компании манекенов. Недалекая, но житейски изворотливая, суетная, но добрая, пошлая, но искренняя, она не умеет мстить и хочет только внимания к себе, а не вселенского счастья. Ей и в голову не придет, подобно юной сопернице, с пристрастием допрашивать Бога, что еще Он ей приготовил, чтобы потом укорять за собственную глупость. Не потому, что живется Валерии лучше, а потому, что опыт и здравый смысл подсказывают: верх эгоизма – думать, будто Всевышний обязан вести за ручку сопливую девчонку, когда рушатся государства.
Марианна действительно мнит о себе слишком много. Что, кроме красоты и молодости, есть у нее, чтобы претендовать на счастье? Показалось, почудилось – и полураздетая девушка, разгоряченная купанием в Дунае и бокалом шампанского, падает в объятия незнакомого мужчины. Не слишком-то похоже на любовь – скорее, зов плоти, нетерпение сердца и отсутствие разума. В своих дальнейших бедах (и впрямь слишком тяжелых даже для взрослой женщины) виновата лишь она сама. Но героиня мелодраматически ломает руки, кричит дурным голосом, наскакивает на окружающих, а под конец с отвращением плюет на алтарь, упрекая Бога за жестокосердие. Капризы и претензии вчерашней школьницы, из прихоти сломавшей себе жизнь, вызывают не сочувствие, а раздражение. Возможно, по замыслу драматурга, она и противопоставлена бюргерской среде, но в спектакле предстает абсолютной мещанкой, разве что более романтичной.
Никита Кобелев верен себе: многие мизансцены откровенно затянуты, а последствия поступков известны заранее. Если в постановке появится циничный студент, скрупулезно подсчитывающий, сколько он должен своей любовнице, и осторожно демонстрирующий расистские взгляды и прекрасную физическую форму, – будьте уверены: рано или поздно он вскинет руку в нацистском приветствии, возьмет ружье и примется стрелять не по тарелочкам, а по более интересным мишеням. Вроде старательно картавящей еврейской девочки Иды (Дарья Хорошилова) – персонажа, которого в пьесе нет. Но режиссер не хочет обойтись без назойливого символа, отдавая героине все реплики о времени и месте действия и позволяя ей робко веселиться в компании истинных арийцев.
Меж тем, не будь на Эрихе галифе, про фашизм никто бы и не вспомнил. В 1931 году, когда писалась пьеса, он еще не набрал силу, и Кобелев крепок задним умом. Хорватовская драма – скорее, отповедь мещанству, ханжеству и пошлости, отравившим атмосферу немецкоязычных держав. Чтобы погибнуть, героям не нужен Гитлер: они и без фюрера ведут себя как глупые овцы, естественная участь которых – пойти на заклание. Что они в финале и сделают – каждый по-своему. Умрет невинный младенец, подтвердит притязания на адское пекло бабка, останутся ни с чем Альфред, Валерия, Цауберкениг, а Марианна, обмякшая под страшным ударом судьбы, падет в объятия пугающе ласкового Оскара. Юноша протанцует несколько па с бесчувственным телом, зазвучат безмятежные звуки штраусовского вальса, и над тяжеловесной немецкой мелодрамой о людях, изуродовавших себе жизнь, опустится золотистый занавес.
Персонажей немного жаль: мечтали, страдали, суетились… Но такова уж их овечья судьба: сначала быть остриженными, а потом пойти под нож. Овцы по-другому и не живут. А до людей нелепым героям, увлеченным игрушечными страстями, все же далеко. Милые пушистые создания три часа паслись на берегу прекрасного голубого Дуная, невнятно блея и подрагивая хвостами, в то время как в Европе творились великие дела и собирались грозы. И в этом контрасте заключено куда больше смысла, чем в драме Эдена фон Хорвата, не говоря уже о спектакле, поставленном в Маяковке Никитой Кобелевым.
Дарья СЕМЁНОВА