У него есть подзаголовок – «спектакль, основанный на реальных историях о наших папах». И странное обозначение жанра – фильмоспектакль. (Ну, это потому, что реальные истории о своих отцах, которые рассказывают по ходу действия артисты театра, перемежаются фрагментами фильмов, где сцены взаимоотношения отцов и детей показаны наиболее драматично). Видимо, режиссер-постановщик Ирина Латынникова, которая впервые взялась за технику документального театра, не была до конца уверена, что непритязательные личные истории без особых внешних эффектов, смогут удержать внимание публики…
Напрасно. Спектакль получился вполне занимательным и провоцирующим на серьезные мысли. Зрителям отведено несколько задних рядов. На первых рядах вразнобой размещаются актеры. Словно подчеркивая: мы – такие же «люди из зала», у каждого из нас есть своя, похожая на вашу, история отношений со своим отцом. И как много вариантов пап предлагает нам действительность! Папа, с которым дочь знакомится уже во взрослом возрасте. Папа воскресный. Папа первый и второй (один – биологический, другой – который вырастил и воспитал). И просто – нормальный папа, с которым мама прожила всю жизнь и продолжает жить дальше.
На авансцене – часы. Старомодные и современные, они, как метафора времени, наглядно показывают нам, как быстро проходит то, что называется детством. Только впечатления, отсчитанные когда-то этими часами, остаются с нами на всю жизнь. Иногда – болезненными шрамами, иногда – прививкой от неудач…
Первая картинка спектакля – громадный бумажный кораблик, который везет на веревочке маленькая девочка (Анна Елесина). Ну, конечно, девочка! Ведь только в детстве бывают такие огромные игрушки, что затмевают все вокруг. А актеры в зале делятся детскими воспоминания. Они бывают смешными, как у Елены Мартыненко («я плохо училась в начальной школе, и тогда папа мне сказал: «Лена, а ты вообще можешь в школу не ходить! Оформляй сразу пенсию. И я села писать письмо Горбачеву»). Они могут быть трогательными, как у Максима Голубцова («Мне подарили радиоуправляемый танк. А папа сказал: «давай сделаем из него робота!». Это было так классно! Мы за один вечер сумели разобрать танк на крошечные детали – такие хранились у отца в специальных ящичках, склеенных из спичечных коробков, он увлекался радиотехникой. Собрать робота, правда, не удалось. И танк обратно – тоже»).
Бывают воспоминания и по-настоящему драматическими. «Я жил у бабушки, а когда приходил к родителям в общежитие, мы с отцом играли в шахматы. Если он был сильно пьяный, я выигрывал, если не очень – проигрывал. Играли на шоколадки, отец их не ел, поэтому в любом случае все доставалось мне» (Алексей Морозов). А от слов Дениса Казанцева: «В детстве я очень много разговаривал со своим отцом – перед сном, когда шел в магазин за молоком, и даже на уроках. Отец был воображаемый: настоящего у меня не было» – веет таким зиянием, такой подлинной тоской по чему-то главному, которое не сбылось, что мурашки бегут по коже.
Особый объем спектакль приобретает в финале. Когда актеры поочередно выходят на сцену и в двух словах рассказывают о том, чем увенчались их смешные и страшные детские истории. Перед нами встает подробный социально-демографический срез нашего времени. Погибшие от пьянства, поменявшие одну семью на другую, ушедшие от ранних инфарктов, несвоевременных инсультов, не успевшие подружиться со своими детьми или сказать им что-то самое главное – вот мужчины, которых мы теряем. Вглядитесь в это зеркало. Оно не врет.
Будь моя воля, я бы устраивала специализированные – мужские! - просмотры этого спектакля. Просто организованно водила бы сюда курсантов училищ, бригады горняков, смены металлургов… Для того, чтобы люди мужского пола задались наивным детским вопросом: зачем человеку отец? И – каким он видится, когда тебе пять, десять, пятнадцать лет? После просмотра становится особенно очевидно: великодушный и безответственный, щедрый и насмешливый, часто – неуклюжий там, где надо проявить нежность, мужчина-папа все же является необходимым пазлом в нашей картине мира.
А потому мне не хочется разбирать этот спектакль по его составным частям. Да, он не лишен недостатков. Кое-где исполнителям явно изменяет чувство меры (если точку в той или иной фразе поставить чуть раньше, убрать эмоции в подтекст, впечатление будет сильнее). Кое-где актеры явно не справляются с интонацией. Все-таки играть «в Гришковца» тоже нужно уметь. Неуклюжие речи – не беда. Беда, когда, задушевная интонация рассказчиков то и дело немотивированно сбивается то на повышенный тон (как будто все слова произносятся БОЛЬШИМИ БУКВАМИ), то на бытовой говорок. Исповедальная речь требует особой отточенности в деталях.
Наверное, можно упрекнуть постановщиков и в некоторой переусложненности форм (тут и кино, и теневой театр, и некий ментор с книжкой в руках, из которой он цитирует мудрые мысли). Но, думается, вся эта шелуха со временем отпадет. А в репертуаре нашей «молодежки» появится еще один любопытный и современный спектакль на остроактуальную и вечную тему.