Постановка Камрана Шахмардана (Финляндия). Художник Валерий Полонский. В спектакле заняты Лидия Цуканова, Евгений Шокин, Михаил Быков. Премьера состоялась 18 декабря
В глухой сибирской провинции трескучей морозной зимой финский режиссер азербайджанского происхождения поставил пьесу англо-французского писателя ирландского происхождения. Еще лет двадцать назад само это событие стало бы сенсацией, хотя бы в силу экзотичности, но сегодня и время, и пространство непоправимо переменились. Во-первых, глобализация сделала свое дело, во-вторых, всё хорошо вовремя. Ну да, Беккет, один из родоначальников «театра абсурда», нобелевский лауреат 1969 года. Но мы на родине Гоголя и «Курочки Рябы», Хармса и Введенского, императора Павла и Никиты Хрущева какого только абсурда не видывали. Да и в Европе эта драматургия давно уже стала добропорядочною классикой.
На сцене выгородка, изображающая больничную палату не то третьеразрядную гостиницу: умывальник, тумбочка, пружинная койка с серым одеялом – аскетизм, вполне отвечающий минималистской драматургии. В основу спектакля легли две короткие пьесы: «Шаги» и «Последняя лента Крэппа». В первой постановщик ввел дополнительное действующее лицо: реплики замогильного голоса за сценой переданы щеголеватому доктору. Героиня по имени Мэй, соответственно, обряжена в больничный халат. По ходу действия они меняются местами, позами, жестами и репликами. Получается вариация «Палаты №6», только нарочито невнятная и с религиозным компонентом. Но, надо признать, сделанная изобретательно.
Вторая часть – монолог престарелого Крэппа, точнее, его диалог с самим собою, сорокалетним, наговорившим на магнитофон воспоминание о своей единственной любви. Речи перемежаются длинными паузами, заполненными механическими манипуляциями с магнитофоном, бананами, бутылками и стаканами. Привычные законы в этой драматургии не работают: если в начале на стене висит ружье, в конце оно должно выпалить, если на пол бросают шкурку банана, кто-то должен на ней поскользнуться. Ничуть не бывало: она так себе и валяется. Видимо, в этом и заключается хваленый абсурд.
Поскольку пьесы у Беккета очень короткие, спектакль расширяется до полного формата посредством черно-белого немого кино. В начале это по большей части интерьеры католических храмов со скульптурными распятиями, в конце – нарезка из выступлений политических лидеров, идиллических пейзажей, народных гуляний, военных парадов и поцелуев в диафрагму. В общем, этакий конспект ХХ столетия. Еще десять лет назад, по свежим следам миллениума, все это, вероятно, имело какой-нибудь смысл.
Но главное достоинство спектакля – все-таки не режиссерские ухищрения, а актерская игра. А что вы хотите – все-таки два народных артиста плюс один из нынешних столпов труппы. Людмила Цуканова (Мэй) в обличье сумасшедшей не менее убедительна, нежели в качестве медсестры психушки (была у нее когда-то такая звездная роль в «Полете над гнездом кукушки» Вассермана – Кизи). Евгений Шокин (Крэпп) с наслаждением держит паузы и неотразимо убедителен в рассуждении физиогномики и пластики – даже в инвалидной коляске. Михаил Быков (Доктор) умеет все сказать о своем герое несколькими движениями, без всякого текста.
В некоторых местах действительно страшно, в некоторых местах героев реально жалко. Но в целом спектакль оставляет впечатление некоторой пустоты. Понятно, что Беккет этого и добивался. Но все хорошо вовремя: то, что полвека назад вызывало род катарсиса, теперь оборачивается тягостным недоумением. Похожая вещь произошла со знаменитыми длиннотами Андрея Тарковского: то, что когда-то завораживало, нынче кажется ложно-многозначительным. Гении тут не виноваты: просто время радикально изменилось. Понятно, народные артисты имеют право в кои-то веки сыграть и такую классику, а кемеровская публика – познакомиться и с этой страничкой мирового театрального наследия, пусть и с полувековым опозданием. Но если уж театру захотелось абсурда – отчего было не взять «Елку у Ивановых» Введенского: это столь же грустно и страшно, но еще и очень смешно. Да и к Новому году и обещанному Концу света как нельзя кстати.