Новости культуры российских регионов
26 октября 2012
Центр

Старик и «Нефта»

Столице Черноземья показывают липецкое творчество.

Название очередной  выставки в художественной галерее «Нефта», вынесенное в заголовок,  способно сказать о ее авторе больше, чем может показаться на первый взгляд. Никита Старик, художник из Липецка, выставляется в Воронеже не впервые – и всякий раз его привечает именно «Нефта». Но это – дело второе, а то и десятое…

Настаиваю: перепевать классику на современный лад, приспосабливая ее к текущему моменту, наполненному  волеизъявлениями конкретного творческого эго – признак эрудированности. И, в конечном счете, интеллекта. Примерно в таком ключе следует анализировать труды липецкого гостя – масштабные, в большинстве своем, живописные полотна, где – чего только ни найдешь…

Виртуозный  кураж

«Художник использует множество стилевых приемов: экспрессионизм, символизм, трансцендентальный фигуратив и так далее, виртуозно обыгрывая массивы классических полотен, непринужденно жонглируя самыми известными образами», – поясняют организаторы выставки. Они, понятно, специалисты. А если дилетантским языком  попытаться популярно растолковать, что делает Никита Старик – лично я практически бессильна.

Считается, что пересказывать сюжеты картин (как и любых других произведений искусства) – дурной тон. А я и рада бы прослыть его апологетом и именно «пересказать», но не получится. Слишком много на полотне – всяком – причин и следствий, а связи между ними – иллюзорные. Как в песенке про каравай – «кого хочешь, выбирай»…

Отчасти он мистик, этот Никита Старик. Философствующий,  разумеется: картинку иной раз дает едва ли не детскую, наивную, но просто картинкой она не воспринимается. Намекает! А, бывает, и «в лоб» бьет. В мире художника кто-то с кем-то и чем-то постоянно общается: драматизм его наива – есть динамика изображения. Даже когда оно подчеркнуто статично, тяжеловесно по формам.

«Старик соединяет в своих работах дерзость куража и виртуозную технику, иногда эпатируя зрителя, но придерживаясь устоявшихся традиций в живописи, – продолжают воронежские «стариковеды». – Композиции искушают своей смысловой нагрузкой, многоречивость действия и неодолимо толкают к поискам разгадки, к удобному уяснению смысла. Поэтому все образы и мотивы имеют столько оттенков смысла и значений, сколько существует точек соприкосновения между этими подвижными, символико-смысловыми сферами…»

Свобода – категория философская

Экспозиция представляет работы двух серий – «Европейский альбом» и «Русский  альбом». Все они, за единственным исключением – новые, прежде не выставлявшиеся; Никита Старик – автор весьма плодовитый. И изобретательный: сюжеты сюжетами, но и их подача – статья преважная. Художник, как бы отсылая зрителя к наследию старых мастеров, покрывает свои работы тонкой сетью кракеллюров – это линии-паутинки, имитирующие трещины на картине. Прием эффектный и, в общем, функциональный: флер творениям Старика он придает не меньший, чем «братание» с хрестоматийным искусством.

Наверное, надо видеть Никиту воочию, чтобы сполна оценить очарование и свежесть его свободного творчества: слово «свободное» тут – ключевое. Потому что характеризует автора точнее иных развернутых определений. Именно внутренняя свобода, помноженная на склонность философствовать на любом и всяком материале – опознавательный знак Старика. Художника с типовым, в общем-то, послужным списком.

Член Союза художников России и международной ассоциации изобразительных искусств ЮНЕСКО. Участник свыше тысячи   персональных и коллективных выставок в нашей стране и за рубежом. Работы скуплены в частные коллекции. Да еще такие центры, как Воронеж, считают за честь принять их на месячишко…

Это я к тому, что на месте Никиты можно было бы дальше ничего не искать – вроде  все найдено и оценено. Но у нашего автора каждая работа – поиск. И каждая – имидж; Старик, по личному моему восприятию, очень похож на свое творчество. Такой же веселый, яркий, раскрепощенный и – одновременно – добрый, чуткий к собеседнику.  Показатель, однако.

Смешная сумма

– Ну, что мне вам сказать, друзья-художники?, – благодушно завернул Никита вместо дежурных речей, обычно звучащих  на всех церемониях всех открытий. – А нечего! У всех у нас – одно и тоже. Утром встал – прилип к холсту. На целый день: оторвался поесть – опять прилип. И так каждый день. Мера таланта значения, я думаю, не имеет: все пишут и пишут, пишут и пишут. Выставляются и выставляются, выставляются и выставляются. Время рассудит, кто есть кто. Но особого смысла ждать, когда оно соизволит это сделать, я не вижу…

Не используя, опять же, обтекаемых формулировок и общих слов,  Старик с обезоруживающей откровенностью признался: Воронеж любит за то, что здесь ему разрешают выставляться. А Липецк – за то, что предоставляет мастерскую в сорок квадратов, за которую надо платить двести рублей в месяц. Всего-то; сумма фантастически смешная, особенно на фоне воронежского аналога. Местные коллеги Никиты в ответ на его сообщение аж застонали: « А с нас три шкуры дерут!..»

Разведем, однако, алгебру с гармонией в разные углы и попытаем гостя насчет увиденного.

– Откуда ваш парадоксальный мир, Никита?

– Из меня! Я его продуцирую – из себя вовне. И притягиваю к нему зрителя, за которого борюсь. Вернее, борюсь за время зрителя – хочу, чтобы он провел его со мной. И в удовольствие.

– Как, по-вашему, человеку неискушенному следует воспринимать предложенные картины? Как разрозненные работы?  Или они должны сложиться в какую-то линию, «выстрелить» по совокупности?

– Если выстроить разрозненные произведения в некую единую ленту – появится, естественно, какой-то смысл и логика. Но сделать это практически невозможно.  Поэтому надо воспринимать их  как единицы, выставленные в данной галерее. А именно – как образцы западных хроник, в которых я работаю, и восточных хроник, в которых тоже чувствую себя очень хорошо.

Легкая тяжесть

– Что вы имеете в виду под словом «хроники»?

– Это, с одной стороны,  рассказы, с другой… не хочется говорить «заболевания». Скорее, здесь хроническое тяготение к красоте.

– Придуманной? Или подсмотренной в жизни?

– Я не раз пытался для себя это выяснить, что-то  про себя понять и порефлексировать    у меня ничего не получалось.  Тут такой ком всего неразделяемого, неотделяемого… Я, приступая к работе, вообще ни о чем не задумываюсь.  Сажусь и начинаю писать. Сначала делаю эскизы до бесконечности – пока это не начинает удовлетворять меня самого. Если – да, приступаю в картине. Но она всегда совершенно другая относительно эскиза – вплоть до сюжета. Когда начинаешь переносить на холст то, что нашел в эскизе – подчиняешься воле холста. У него своя драматургия, все другое – абсолютно. И то, что я придумаю изначально, всегда хуже того, что получается в итоге. Смотришь готовый холст –  глазам не веришь: «Неужели это я написал? Быть не может…»

– А что вас может заинтересовать в чужом творчестве?

– Да что угодно! Практически все! Хорош любой жанр, кроме скучного. Если литературу брать – мне все интересно, от Толстого до Пелевина. Я и научные статьи люблю, и искусствоведческие тоже. Культурно-философские вещи с удовольствием читаю… Мне однажды предстояло говорить где-то умные слова. Нашел «Декоративное искусство» за 97-й год – дай, думаю, почитаю хорошую статью искусствоведческую. Почерпну, так сказать. Открываю – а там беседа о современном искусстве. И фраза: «О современном искусстве говорить очень сложно, потому что искусствоведы Третьяковки совершенно дремучие люди…» Это, думаю, классный журнал! Так что – любое творчество, кроме скучного, меня радует. Было бы, что читать, смотреть, о чем спорить. За что драться-мириться. А если говорить о том, что близко мне – это способность подать тяжелую философию в легкой форме. Которую зритель воспринял бы душой…