Название очередной выставки в художественной галерее «Нефта», вынесенное в заголовок, способно сказать о ее авторе больше, чем может показаться на первый взгляд. Никита Старик, художник из Липецка, выставляется в Воронеже не впервые – и всякий раз его привечает именно «Нефта». Но это – дело второе, а то и десятое…
Настаиваю: перепевать классику на современный лад, приспосабливая ее к текущему моменту, наполненному волеизъявлениями конкретного творческого эго – признак эрудированности. И, в конечном счете, интеллекта. Примерно в таком ключе следует анализировать труды липецкого гостя – масштабные, в большинстве своем, живописные полотна, где – чего только ни найдешь…
Виртуозный кураж
«Художник использует множество стилевых приемов: экспрессионизм, символизм, трансцендентальный фигуратив и так далее, виртуозно обыгрывая массивы классических полотен, непринужденно жонглируя самыми известными образами», – поясняют организаторы выставки. Они, понятно, специалисты. А если дилетантским языком попытаться популярно растолковать, что делает Никита Старик – лично я практически бессильна.
Считается, что пересказывать сюжеты картин (как и любых других произведений искусства) – дурной тон. А я и рада бы прослыть его апологетом и именно «пересказать», но не получится. Слишком много на полотне – всяком – причин и следствий, а связи между ними – иллюзорные. Как в песенке про каравай – «кого хочешь, выбирай»…
Отчасти он мистик, этот Никита Старик. Философствующий, разумеется: картинку иной раз дает едва ли не детскую, наивную, но просто картинкой она не воспринимается. Намекает! А, бывает, и «в лоб» бьет. В мире художника кто-то с кем-то и чем-то постоянно общается: драматизм его наива – есть динамика изображения. Даже когда оно подчеркнуто статично, тяжеловесно по формам.
«Старик соединяет в своих работах дерзость куража и виртуозную технику, иногда эпатируя зрителя, но придерживаясь устоявшихся традиций в живописи, – продолжают воронежские «стариковеды». – Композиции искушают своей смысловой нагрузкой, многоречивость действия и неодолимо толкают к поискам разгадки, к удобному уяснению смысла. Поэтому все образы и мотивы имеют столько оттенков смысла и значений, сколько существует точек соприкосновения между этими подвижными, символико-смысловыми сферами…»
Свобода – категория философская
Экспозиция представляет работы двух серий – «Европейский альбом» и «Русский альбом». Все они, за единственным исключением – новые, прежде не выставлявшиеся; Никита Старик – автор весьма плодовитый. И изобретательный: сюжеты сюжетами, но и их подача – статья преважная. Художник, как бы отсылая зрителя к наследию старых мастеров, покрывает свои работы тонкой сетью кракеллюров – это линии-паутинки, имитирующие трещины на картине. Прием эффектный и, в общем, функциональный: флер творениям Старика он придает не меньший, чем «братание» с хрестоматийным искусством.
Наверное, надо видеть Никиту воочию, чтобы сполна оценить очарование и свежесть его свободного творчества: слово «свободное» тут – ключевое. Потому что характеризует автора точнее иных развернутых определений. Именно внутренняя свобода, помноженная на склонность философствовать на любом и всяком материале – опознавательный знак Старика. Художника с типовым, в общем-то, послужным списком.
Член Союза художников России и международной ассоциации изобразительных искусств ЮНЕСКО. Участник свыше тысячи персональных и коллективных выставок в нашей стране и за рубежом. Работы скуплены в частные коллекции. Да еще такие центры, как Воронеж, считают за честь принять их на месячишко…
Это я к тому, что на месте Никиты можно было бы дальше ничего не искать – вроде все найдено и оценено. Но у нашего автора каждая работа – поиск. И каждая – имидж; Старик, по личному моему восприятию, очень похож на свое творчество. Такой же веселый, яркий, раскрепощенный и – одновременно – добрый, чуткий к собеседнику. Показатель, однако.
Смешная сумма
– Ну, что мне вам сказать, друзья-художники?, – благодушно завернул Никита вместо дежурных речей, обычно звучащих на всех церемониях всех открытий. – А нечего! У всех у нас – одно и тоже. Утром встал – прилип к холсту. На целый день: оторвался поесть – опять прилип. И так каждый день. Мера таланта значения, я думаю, не имеет: все пишут и пишут, пишут и пишут. Выставляются и выставляются, выставляются и выставляются. Время рассудит, кто есть кто. Но особого смысла ждать, когда оно соизволит это сделать, я не вижу…
Не используя, опять же, обтекаемых формулировок и общих слов, Старик с обезоруживающей откровенностью признался: Воронеж любит за то, что здесь ему разрешают выставляться. А Липецк – за то, что предоставляет мастерскую в сорок квадратов, за которую надо платить двести рублей в месяц. Всего-то; сумма фантастически смешная, особенно на фоне воронежского аналога. Местные коллеги Никиты в ответ на его сообщение аж застонали: « А с нас три шкуры дерут!..»
Разведем, однако, алгебру с гармонией в разные углы и попытаем гостя насчет увиденного.
– Откуда ваш парадоксальный мир, Никита?
– Из меня! Я его продуцирую – из себя вовне. И притягиваю к нему зрителя, за которого борюсь. Вернее, борюсь за время зрителя – хочу, чтобы он провел его со мной. И в удовольствие.
– Как, по-вашему, человеку неискушенному следует воспринимать предложенные картины? Как разрозненные работы? Или они должны сложиться в какую-то линию, «выстрелить» по совокупности?
– Если выстроить разрозненные произведения в некую единую ленту – появится, естественно, какой-то смысл и логика. Но сделать это практически невозможно. Поэтому надо воспринимать их как единицы, выставленные в данной галерее. А именно – как образцы западных хроник, в которых я работаю, и восточных хроник, в которых тоже чувствую себя очень хорошо.
Легкая тяжесть
– Что вы имеете в виду под словом «хроники»?
– Это, с одной стороны, рассказы, с другой… не хочется говорить «заболевания». Скорее, здесь хроническое тяготение к красоте.
– Придуманной? Или подсмотренной в жизни?
– Я не раз пытался для себя это выяснить, что-то про себя понять и порефлексировать – у меня ничего не получалось. Тут такой ком всего неразделяемого, неотделяемого… Я, приступая к работе, вообще ни о чем не задумываюсь. Сажусь и начинаю писать. Сначала делаю эскизы до бесконечности – пока это не начинает удовлетворять меня самого. Если – да, приступаю в картине. Но она всегда совершенно другая относительно эскиза – вплоть до сюжета. Когда начинаешь переносить на холст то, что нашел в эскизе – подчиняешься воле холста. У него своя драматургия, все другое – абсолютно. И то, что я придумаю изначально, всегда хуже того, что получается в итоге. Смотришь готовый холст – глазам не веришь: «Неужели это я написал? Быть не может…»
– А что вас может заинтересовать в чужом творчестве?
– Да что угодно! Практически все! Хорош любой жанр, кроме скучного. Если литературу брать – мне все интересно, от Толстого до Пелевина. Я и научные статьи люблю, и искусствоведческие тоже. Культурно-философские вещи с удовольствием читаю… Мне однажды предстояло говорить где-то умные слова. Нашел «Декоративное искусство» за 97-й год – дай, думаю, почитаю хорошую статью искусствоведческую. Почерпну, так сказать. Открываю – а там беседа о современном искусстве. И фраза: «О современном искусстве говорить очень сложно, потому что искусствоведы Третьяковки совершенно дремучие люди…» Это, думаю, классный журнал! Так что – любое творчество, кроме скучного, меня радует. Было бы, что читать, смотреть, о чем спорить. За что драться-мириться. А если говорить о том, что близко мне – это способность подать тяжелую философию в легкой форме. Которую зритель воспринял бы душой…