Король Лир в Эскориале

Спектакль Дениса Бокурадзе «Король Лир», поставленный в новокуйбышевском театре-студии «Грань», номинирован на «Золотую маску» сразу в нескольких категориях (драма/малая форма, работа режиссера, художника по костюмам, художника по свету) и во всех – заслуженно. Драма, разыгрываемая в камерном пространстве в течение трех с половиной часов, тяжела для восприятия, порой затянута, ей не хватает «воздуха», а ее актерам – опыта, но грандиозный материал и особая атмосфера действа в сочетании с неожиданно современным прочтением великой пьесы не позволяют оторваться от творения крошечной труппы, состоящей из семи человек.

Сценографическое решение Дениса Бокурадзе интересно и точно: задник отделан полотнищами из вяленой шерсти, и грубая первозданность ткани соответствует средневековой прямоте отношений между персонажами, а темные тона декораций погружают зрителя в мрачный мир древней Англии. Босые герои одеты в черные водолазки без горловины и широкие брюки, поверх костюмов накинуты войлочные безрукавки, дублеты, куртки. Работа художницы Елены Соловьевой исподволь напоминает о легендарном спектакле Юрия Любимова, но условный Эльсинор вдруг оборачивается Эскориалом: плоеные воротники действующих лиц придают им испанский колорит, рождая аллюзии исступленной жестокости, мистического мировосприятия, искаженных представлений о чести, фанатизма и черствости, тщательно спрятанных за стенами замка. Кресла с высокими спинками, трансформирующиеся в столы и двери, обозначают то тронный зал, то обеденную комнату, то скалы и располагаются на сцене в самых причудливых сочетаниях.

Кажется, что режиссер слишком много внимания уделяет физическому движению: универсальный реквизит постоянно перемещается, декорация перестраивается. Но Шекспир требует пространства, а его-то в крохотном помещении Малой сцены Театра Наций, где играется гастрольный спектакль, совершенно нет. Чтобы хоть частично нивелировать этот недостаток, Денис Бокурадзе сосредотачивается на четвертом измерении, буквально растягивая время, втискивая мощь шекспировского гения в обманчиво долгие три с половиной часа – для «Лира» срок не предельный. Но длительность, тем не менее, утомляет. Постоянные манипуляции со стульями придают действу энергию порой в ущерб смыслу: иногда это динамика ради динамики, ради выкраивания лишнего сантиметра или секунды. Постановку надо сокращать, но трудно представить, как это сделать, не лишив ее масштаба и воздуха, которого и без того мало.

В спектакле явно ощутим инфернальный налет, а безумие возникает задолго до трагического финала. Заглавный герой (Даниил Богомолов) балансирует на грани психического нездоровья, Гонерилья (Любовь Тювилина), беседуя с отцом, оскаливается, напоминая лицом неистовую фурию, а Эдмонд (Сергей Поздняков) превращен в подвижного неврастеника с женской пластикой. Трогательный, окутанный плотным слоем обмоток шут (Юлия Бокурадзе), тоненьким голоском умоляющий «дяденьку Лира» взять его с собой, кажется не насмешником, а юродивым, преследующим своего господина. Не все игровые рисунки убеждают: женственная суть побочного сына-предателя ставит под сомнение любовное томление по юноше диких сестер, а хрупкий блаженный спутник короля – его «внутренний ребенок», – на одной ноте нудящий то песенки, то жалобы, тормозит действие. То, что он является воплощением лучшей части души несчастливого правителя, становится ясно лишь в конце, когда Лир окончательно сходит с ума, возвращаясь к младенческой чистоте и невинности, а его маленький друг ровно в этот момент исчезает. Но решение считывается с трудом и выглядит малоправдоподобным, ибо центральный персонаж на протяжении всей постановки предстает агрессивным и ожесточенным, и раздвоение личности не делает его привлекательнее.

Король выведен надменным самовлюбленным малоприятным типом, жаждущим власти и поклонения. Деля земли меж детьми, он откровенно покупает любовь и преданность дочерей, добровольно участвующих в отвратительном торге. Продаются титулы, владения, возможности. Ставка так высока, что Гонерилья и Регана (Юлия Бокурадзе) охотно принимают условия отца. Но, зайди речь о чем-либо другом, они бы точно также с готовностью уступили, поскольку явно не знают других чувств и поведения – так уж воспитал их царственный родитель. Здесь привыкли лгать, не глядя друг на друга, корчить гримасы – отвернувшись, улыбаться – совершая подлость. Герои произносят реплики на зал, не встречаясь взглядами. Ложь преподносится торжественно и пышно, она доставляет удовольствие всем, говорящим и творящим ее. Беседа в семейном кругу превращена в эффектный отрепетированный спектакль, где каждым затвержены слова, движения, мысли. Наследницы трона застывают в неудобных, но картинно-красивых позах, изогнув кисти рук, закинув ногу на ногу, поджав ступню (пластика Анастасии Шабровой). Мир мертвого церемониала не оживляют, а делят. И как сохраняет Корделия (Екатерина Кажаева) душевный свет в этом по-гойевски черном доме, остается загадкой.

Екатерина Кажаева за короткое время успевает создать образ грубоватой, сильной, прямодушной женщины, не боящейся говорить правду (точнее, не наученной лгать). В ней есть внутренняя цельность и простая не исковерканная придворным этикетом доброта. В старших дочерях тоже чувствуется сила, хотя, безусловно, далеко не созидательная. Но все три девушки – дети одного отца, и мощь натуры – их общее наследство.

Сцена отречения Лира от власти задает тон первой половине спектакля. Замершие в неестественных позах сестры степенно дожидаются отца. Он входит, рывком вскакивая на возвышение, так что из-за высоких спинок виднеется только бритая голова и плечи, скрытые под пышным воротником, – и представление начинается. Соревнуются в притворстве Гонерилья и Регана, вставая на приступку рядом с королем, с жадностью хищника внимает лести правитель. Вдруг ритуальный процесс нарушается: младшая дочь не поднимается с места, произнося роковую правду, лишающую ее земель. «Что скажешь ты, чтоб заручиться долей / Обширнее, чем сестрины?» – вопрошает главный герой, и в вопросе сосредоточен цинизм предложения, откровенность покупки, бесстыдство замысла. Самодержцу и в голову не приходит, что кто-то посмеет возразить ему, что не все на земле подлежит продаже. Потому и гнев его – не срыв родителя, чье чадо проявляет своеволие, а раздражение торговца, чей товар не вызвал интереса.

Старшие сестры в животной радости ринутся делить наследство, разрывая напополам отцовский воротник. Королю невдомек, что следующим логичным действием с их стороны будет – вцепиться в его горло. Но вера во всесилье богатства и власти хранит несчастного Лира от разочарования. Первый акт постановки Дениса Бокурадзе последовательно раскрывает мотив купли-продажи, главенствующей в отношениях между людьми. Но чем ближе к финалу, тем слабее звучит ведущая тема: режиссер в ускоренном темпе излагает сюжет, сводит концы с концами и лихорадочно разводит по мизансценам героев, количество которых превышает число артистов. В иные моменты это несоответствие идет на пользу спектаклю: эпизод ослепления Глостера вынесен за сцену, и бессмысленная жестокость не сгущает и без того напряженную атмосферу действа. Но в других случаях вынужденность приема заметна и оставляет впечатление недосказанности.

Окончание первого и весь второй акт без первоначального идейного наполнения просто следуют за Шекспиром. Сходит на нет неожиданная трактовка средневековой Британии как монархической Испании, не получают развития психологические характеристики героев. Линия сыновей Глостера так и не звучит в полную силу, не находя параллели с отцовской трагедией Лира. Комкается история любовной страсти сестер к Эдмонду: во многом это происходит из-за подчеркнуто неестественной сути юноши, его утонченно-женского коварства и явного комплекса неполноценности, полученного в детстве. Хотя самим Гонерилье и Регане темперамента не занимать, как очевидна и их одержимость инфернальными силами. Мятежная дочь, пытаясь найти способ удержать подле себя нового графа Глостера и не уступить его овдовевшей сопернице, стоит на планшете в холодном свете бьющих ей в спину лучей, и кажется, будто чья-то демоническая воля выталкивает женщину вперед, к краю сцены.

В одном из самых мужественных героев шекспировской пьесы не чувствуется даже такой заемной энергии. Эдгар (Кирилл Стерликов), не похожий на победительного мужчину, отстаивающего честь рода и Человека, убивает брата по воле случая (поединок, вынесенный за пределы видимости, не может опровергнуть впечатления). Рассыпается на глазах Эскориал, пропадает испанский колорит. Никто ничего не продает, ни за что не торгуется. Маховик зла запущен и не нуждается ни в чьей руке, чтобы продолжать движение. Но не оставляет ощущение, что эта мысль возникает помимо воли режиссера, вместе с артистами выдыхающегося к финалу.

Монолог в бурю не становится высшей точкой в развитии характера Лира, поскольку это развитие отрицается режиссерским решением, вводящим тему второй – лучшей – половины души, олицетворяемой шутом. До сей поры безукоризненная световая партитура Евгения Ганзбурга в ключевой мизансцене дает сбой: мощный луч прожектор, навязчиво направленный прямо в глаза зрителям, словно адское пламя вырывается из-за створок дверей, из которых выходит странная пара. Аллюзия преисподней сама по себе хороша, но выпадает из образного строя спектакля. Ни к чему в эпизоде и Эдгар, к кому обращает слова сострадания король: главный герой настолько омертвело жестокий, что его порыв носит декларативные черты и не нуждается в объекте.

Как ни удивительно, но второй, менее удачный акт ближе к гениальной трагедии Барда, нежели звучащий злободневно и агрессивно первый. Но именно «не Шекспир» определяет суть и воздействие постановки новокуйбышевского театра. Прочитанный сегодняшними молодыми глазами текст говорит о настоящем больше, чем пьеса, осмысленная традиционно. Для воплощения мощи традиции у Дениса Бокурадзе и его свежей труппы не хватает сил и опыта, хотя уровень материала возвышает действо и игру. В то же время выбор истерзанной интерпретациями пьесы выявляет лучшие качества «Грани»: все ту же молодость, незамыленный взгляд, понимание бед нашего юного столетия. Очередной «Король Лир» не адекватен оригинальному произведению, но в нем высказано многое из того, что нужно и важно сказать. Если бы была доведена до конца концепция оцепенелого Эскориала, хранящего за высокими стенами мерзкие пороки и дух вырождения, спектакль бы выиграл во всех отношениях, хотя и не приблизился бы к первоисточнику. Но даже в такой несовершенной форме ощущается энергия, опровергающая существование мира, где неистовые фурии, терзаемые демонами, в торжественных позах застывают во зле, а стряхнуть страшную галлюцинацию можно только судорожным движением.

Дарья СЕМЁНОВА