«Мы, из провинции, к микрофону так и не прорвались»

– Мне кажется, писатели должны, особенно в современных условиях, делать почти всё, что пойдет на пользу литературе, на общую пользу. Потому что мы видим уровень владения русским языком, уровень самой литературы, смешные тиражи, люди не читают, закрываются книжные магазины, библиотеки.  В этих условиях практически любые действия хороши. Мое личное мнение: те, кто отрицательно к этому относится, сами ради общего блага ничего сделать не хотят, они готовы только тихо или громко пиарить самих себя.  А нужно, чтобы что-то происходило, что-то делалось. Акунин – где он живет, какое ему дело до нас, до русской литературы?  Нам из провинции  лучше видно, чем в Москве, потому что, сами знаете, положение у нас хуже, чем в Москве. И кто нам будет помогать – Акунин? Лимонов? Быков? Они становятся все более одиозными фигурами. Было много конструктивных предложений,  и если власть на них отреагирует, будет замечательно. Многие вещи Путин  к себе в тетрадку записывал, говорят, это руководство к действию. Введение сочинений на экзаменах, преподавание русского языка в школах, закон о статусе творческих работников, общая ситуация с литературой, объявление 2015 года годом русской литературы  – всё это важно. Если осуществится, будет замечательно.

Единственное, что мне не понравилось, – мы, из провинции, к микрофону так и не прорвались. О провинциальных литературных делах речи публично не пошло.

– А если бы удалось прорваться к микрофону, что бы сказали?

– Я бы, наверное, поговорил о новой северной прозе, рассказал бы, как мы выживаем, когда книжные магазины, библиотеки  закрываются, а мы не стонем, предпринимаем усилия. Хотел бы сказать столичным писателям, что если и дальше так будет продолжаться, придется вам воспользоваться нашим опытом, когда книги продаются в аптеках рядом с презервативами, когда на корпоративах в качестве новогодних подарков их дарят. То есть методы смешные, но деваться некуда. В столице избалованы крупными издательствами, тиражами, гонорарами.

– Невозможно не спросить про пассаж потомка Достоевского о том, что каторга писателю на пользу пошла. Как вы его восприняли?

– Знаете, у меня самого есть мнение, что такое стиль. Стиль – это боль. Может, не о каторге надо говорить, но чем больше боли, тем лучше стиль. В принципе, доля правды  в его словах есть. Другое дело, что все восприняли это как призыв сажать писателей  в тюрьму, но на самом деле это было совсем в другом контексте сказано, что не нужно бояться правды и боли жизни.  Очень сейчас модно ловко проскользнуть между жизненными трудностями и одновременно с помощью самопиара продвинуть свой текст, пускай и не самый хороший. А так не бывает. Мне кажется, уровень современной прозы от этого во многом  не очень высокий, от того, что много надуманного в текстах, неискреннего.  А вот взять опыт Бушковского.  Это не каторга, конечно, война Чеченская, которую он всю прошел, отсюда его тексты появились. Есть же много чудесных людей, которые, чуть-чуть коснувшись или не коснувшись вообще, пытаются писать серьезные тексты о войне, но у них не получается.

– Есть ли сейчас писатели, которых уважают все, и справа и слева? Или сейчас таких уже нет?

–  Тут дело, мне кажется, не в фигурах, а в том, что любое событие сейчас делит общество ровно пополам. Что бы ни произошло, хорошее или плохое, все делятся пополам и начинают агрессивно вещать. Поэтому любую фигуру возьми, самую знаменитую, будут полярные мнения.  На самом деле на собрании люди из разных литературных  лагерей все вместе общались  и не было скандалов, по крайней мере, я не видел. Обсуждали общие проблемы. Я много  с кем общался – с Натальей Дмитриевной Солженицыной, Андреем Волосом, Валерием Поповым, тем же Сергеем Шаргуновым, Алисой Ганиевой, Павлом Басинским, с несколькими писателями из провинции – из Удмуртии, из Сибири, с Урала, из Татарстана, с директорами крупных издательств. С Кураевым посидели, поговорили…

При минимальной поддержке государства много различных инициатив можно придумать. Вопросы очень важные  поднимали, никакой Лимонов или Чхартишвили эти вопросы не решат и заниматься ими не будут. Русская литература по большому счету все равно дело государственное, национальное. Два десятилетия оголтелого рынка многое показали – пена всплыла наверх.