Королевство со дна цистерны в новом самартовском «Гамлете»

Вокруг спектакля уже разгорелись споры, общественное мнение раскололось напополам, и это редкое неравнодушие - лучшее свидетельство тому, что в Самаре случилось театральное событие.

Хроники ржавого века

«Гамлет» Праудина - одна из самых интересных режиссерских работ в самарских театрах за несколько лет. Этот современный, стильный, атмосферный, последовательный во всем - от работы с текстом и сценографии до музыкального оформления - спектакль может раздражать, но его трудно не заметить и не запомнить.

Внимание Праудина приковано к «вывихнутому» миру, которому Гамлет собрался вправлять сустав. В эстетике панка, андеграунда и еще бог знает каких субкультур постановочная группа (художник Алексей Порай-Кошиц, костюмы - Ирина Цветкова) создает на сцене мир постапокалипсиса. На фоне обшитых проржавевшим металлом стен стоит огромная ржавая цистерна. В ней живут Клавдий, Гертруда и остальные обитатели Датского королевства - все, кроме Гамлета. В цистерне, канистрах и прочих емкостях на сцене - пиво, так что все здесь слегка навеселе. Впрочем, в таких же цистернах перевозят и хранят нефтепродукты - на это режиссер тоже не забывает намекнуть.

Этот тронутый коррозией мир придуман так, что за ним невероятно интересно наблюдать. Вот рождение Гамлета (пластика - Павел Самохвалов): проскользнув между ног матери, актер Павел Маркелов попадает прямо в руки отцу. Вот завязка отношений Клавдия (Алексей Меженный) с Гертрудой (Ольга Агапова), в которой участвует почти весь двор. Вот Лаэрт в красном берете, с бензопилой, заменяющей ему и оружие, и язык, и голову, типаж недалекого военного, смешно и точно сыгранный Алексеем Елхимовым. Вот его сестра Офелия (Анна Тулаева) - тоже одета в «милитари» и чуть что берет «под козырек», послушная, страшно закончившая кукла. Вот хромой дух смерти (Татьяна Наумова), нелепый очкарик Горацио (Дмитрий Добряков) и дурковатые переростки Розенкранц с Гильденстерном (Сергей Макаров и Сергей Дильдин).

Можно рассказывать и рассказывать, как изобретательно выписаны персонажи и остроумно сделаны мизансцены. Эксцентричный мир продуман с восхитительной тщательностью, вплоть до музыкального сопровождения Светланы Салмановой, выступающей здесь человеком-оркестром. Звуки извлекаются не только из саксофона, тарелок и других привычных музыкальных инструментов - в ход идут металлические листы и «шумелки», все грохочет, шуршит и лязгает, довершая эффектную картину.

Бензопила для принца Датского

Праудин вообще любит «встряхнуть» зрителя. Резким звуком бензопилы, проходящей в опасной близости от актеров. Живой рыбой, бьющей хвостом по металлу на монологе «быть или не быть»: слова из хрестоматии обретают ощутимую плоть, грань между жизнью и смертью - вот она, перед нами, между рыбой и брошенным рядом молотком.

Мир на сцене одновременно комичен и страшен, и нет никаких сомнений, что он уже не катится в пропасть, а давно улетел на дно цистерны. И Праудин находит для него сильные, жесткие образы. Есть только одно «но». Этот «вывихнутый век» так сильно волнует режиссера, что фигура Гамлета за ним почти теряется. На сцене царит велеречивый Клавдий - создавший самый яркий (и один из лучших в своей актерской биографии) образ артист Алексей Меженный в этой роли вызывает чуть ли не библейские ассоциации: настоящий змей-искуситель. Куда против него тихому интеллигенту Гамлету (подходящий на эту роль как никто другой Павел Маркелов). Не ему бороться с толпой оголтелых маргиналов. Они слишком громки и заметны. У Гамлета с самого начала никаких шансов.

В праудинской трактовке пьесы на самом деле нет ничего радикального: за гротесковой формой скрывается вполне традиционная оппозиция чистого и грязного, здорового и бреда, героического и комического. Принц Датский приходит из зала, весь в белом, - по контрасту с мрачными фиолетово-рыжими тонами на сцене. Он один среди этих обутых в «гриндерсы» и говорящих на суровом подстрочнике Аси Волошиной персонажей объясняется возвышенным стихом Пастернака и ходит в классического кроя плаще. Ему одному, как эту цепь, доставшуюся от отца, придется нести бремя романтического героя. В нескучной компании эксцентричных жителей Датского королевства это особенно тяжелый груз. Можно описать любого из персонажей самартовской премьеры - ускользает только суть Гамлета.

Может быть, потому что он - самый живой и объемный? Потому и способен увидеть «вывихи» этого одномерного мира. Но по иронии судьбы, не в силах с ними бороться, только еще ярче высвечивает этот паноптикум из цистерны. Однако и настоящего его растворения в проржавевшем мире тоже не произойдет. Оно лишь намечено знаками: красными пятнами на плаще и кружкой пива в руке. Третий акт пока не дает воспринимать спектакль как до конца внятное режиссерское высказывание. Вряд ли только из-за того, что премьера идет изматывающе долго, и на четвертом часу действия зритель сидит уже немного одуревший. Гамлет в третьем акте, пусть и берет в руки бензопилу, остается в общем-то прежним. Может быть, впрочем, гибель уберегла принца от неминуемого превращения?

С хорошо различимыми чертами

В этом спектакле еще много материала для исследователя. Можно посмотреть, как постмодернистски опирается он на предшественников: бензопила напоминает о подвешенной в «Гамлете» Някрошюса циркулярной пиле, за живой рыбой тянется целый хвост ассоциаций, Офелия кричит: «Повозку мне, повозку!» В нем многое еще не вошло в пазы и неизвестно, войдет ли. У него есть проблемы с темпоритмом. Но есть и свое лицо с хорошо различимыми чертами. Этот «Гамлет» задевает зрителя, так что кто-то собирается смотреть снова, а кто-то ушел в антракте и не вернется. И это главный признак успеха «СамАрта». Давно ли что-то в нашей театральной жизни вызывало настоящие споры?

Анатолий Праудин, режиссер:

- Сразу было понятно, что это история о столкновении нравственной личности с вывернутым миром. Размышляя о том, как этот мир можно было бы организовать и какого качества эта жизнь, я сориентировал артистов на то, что в трагедию нужно проникать через эксцентрику. Должно быть какое-то созвучие с нашим миром - а он очень эксцентричен. Нужно показать, как здоровое начало сталкивается с этой средой и погибает в ней, то есть растворяется и становится таким же. Надо сказать (что нас всех и пугает, и радует), все повернулось именно в эту сторону. В сторону эксцентрики и черного юмора. Это совершенно дикая фактура, но в ней что-то есть. Как в жизни нам, бывает, хочется сказать просто: «Бред какой-то».

Алексей Бартошевич, шекспировед (из статьи «Русский Гамлет. ХХ век», журнал «Театр», №2, 2011):

- Русское общество всегда смотрелось в «Гамлета» как в зеркало, находя в шекспировском герое то образец для подражания, символ духовного совершенства, то отражение своих душевных болезней, своего бессилия, своей неспособности к действию. Это особенно справедливо для XX века, когда по интерпретациям трагедии Шекспира и по отношению к ней верховной власти (чего стоит негласный запрет на ее сценические воплощения в сталинские годы) можно при желании реконструировать саму историю нашей страны - ее кровавые коллизии, ее общественные конфликты, короткие периоды социальной эйфории, длительные периоды стагнации.