Новости культуры российских регионов
24 декабря 2012
Сибирь

Зимний вечер накануне конца света

Беккет. Спектакль Кемеровского областного театра драмы им. Луначарского по пьесам Сэмюэла Беккета.

Постановка Камрана Шахмардана (Финляндия). Художник Валерий Полонский. В спектакле заняты Лидия Цуканова, Евгений Шокин, Михаил Быков. Премьера состоялась 18 декабря 2012 г.

В глухой сибирской провинции трескучей морозной зимой финский режиссер азербайджанского происхождения поставил пьесу англо-французского писателя ирландского происхождения. Еще лет двадцать назад само это событие стало бы сенсацией, хотя бы в силу экзотичности, но сегодня и время, и пространство непоправимо переменились. Во-первых, глобализация сделала свое дело, во-вторых, всё хорошо вовремя. Ну да, Беккет, один из родоначальников «театра абсурда», нобелевский лауреат 1969 года. Но мы на родине Гоголя и «Курочки Рябы», Хармса и Введенского, императора Павла и Никиты Хрущева какого только абсурда не видывали. Да и в Европе эта драматургия давно уже стала добропорядочною классикой.

На сцене выгородка, изображающая больничную палату не то третьеразрядную гостиницу: умывальник, тумбочка, пружинная койка с серым одеялом – аскетизм, вполне отвечающий минималистской драматургии. В основу спектакля легли две короткие пьесы: «Шаги» и «Последняя лента Крэппа». В первой постановщик ввел дополнительное действующее лицо: реплики замогильного голоса за сценой переданы щеголеватому доктору. Героиня по имени Мэй, соответственно, обряжена в больничный халат. По ходу действия они меняются местами, позами, жестами и репликами. Получается вариация «Палаты №6», только нарочито невнятная и с религиозным компонентом. Но, надо признать, сделанная изобретательно.

Вторая часть – монолог престарелого Крэппа, точнее, его диалог с самим собою, сорокалетним, наговорившим на магнитофон воспоминание о своей единственной любви. Речи перемежаются длинными паузами, заполненными механическими манипуляциями с магнитофоном, бананами, бутылками и стаканами. Привычные законы в этой драматургии не работают: если в начале на стене висит ружье, в конце оно должно выпалить, если на пол бросают шкурку банана, кто-то должен на ней поскользнуться. Ничуть не бывало: она так себе и валяется. Видимо, в этом и заключается хваленый абсурд.

Поскольку пьесы у Беккета очень короткие, спектакль расширяется до полного формата посредством черно-белого немого кино. В начале это по большей части интерьеры католических храмов со скульптурными распятиями, в конце – нарезка из выступлений политических лидеров, идиллических пейзажей, народных гуляний, военных парадов и поцелуев в диафрагму. В общем, этакий конспект ХХ столетия. Еще десять лет назад, по свежим следам миллениума, все это, вероятно, имело какой-нибудь смысл.

Но главное достоинство спектакля – все-таки не режиссерские ухищрения, а актерская игра. А что вы хотите – все-таки два народных артиста плюс один из нынешних столпов труппы. Людмила Цуканова (Мэй) в обличье сумасшедшей не менее убедительна, нежели в качестве медсестры психушки (была у нее когда-то такая звездная роль в «Полете над гнездом кукушки» Вассермана – Кизи). Евгений Шокин (Крэпп) с наслаждением держит паузы и неотразимо убедителен в рассуждении физиогномики и пластики – даже в инвалидной коляске. Михаил Быков (Доктор) умеет все сказать о своем герое несколькими движениями, без всякого текста.

В некоторых местах действительно страшно, в некоторых местах героев реально жалко. Но в целом спектакль оставляет впечатление некоторой пустоты. Понятно, что Беккет этого и добивался. Но все хорошо вовремя: то, что полвека назад вызывало род катарсиса, теперь оборачивается тягостным недоумением. Похожая вещь произошла со знаменитыми длиннотами Андрея Тарковского: то, что когда-то завораживало, нынче кажется ложно-многозначительным. Гении тут не виноваты: просто время радикально изменилось. Понятно, народные артисты имеют право в кои-то веки сыграть и такую классику, а кемеровская публика – познакомиться и с этой страничкой мирового театрального наследия, пусть и с полувековым опозданием. Но если уж театру захотелось абсурда – отчего было не взять «Елку у Ивановых» Введенского: это столь же грустно и страшно, но еще и очень смешно. Да и к Новому году и обещанному Концу света как нельзя кстати.